Карп, поднявшись против течения через девять порогов, способен стать драконом.
Сегодня на самом деле вчера, но для меня "сегодня" длится, пока я не легла спать, а "завтра" наступает по пробуждении, к нам в гости приезжал четвероюродный брат (семья большая, и всех родственников любят). Он не так часто приезжает, так что мы долго ломали голову, как бы приготовить вегетарианский стол, чтобы ему было, что поесть, бегали в магазин, забыли купить сыр, и не купили мороженое. И хорошо сделали, потому что его всё равно потом принесли гости; зря нас бабушка ругала.
Сегодня вообще день несправедливых обвинений. То нас ругают за то, что мы не выкинули мусор, хотя мы честно это сделали, просто в процессе приготовления ужина набрался новый. То - за то, что мы не выкинули все цветы, оставшиеся после маминого дня рождения, хотя она сама звонила и просила оставить те,что ещё живы. То - за то, что мы слишком медленно готовим и гостям придётся ждать ужина (это Пятнистый любит панику нагонять), хотя мы всё более чем успели. То вот, за мороженое.
И вот, ужин готов. Я ненавижу готовить праздничный стол, потому что в процессе придумывания и своевременного воплощения меню выматываешься так, что уже не хочешь совершенно даже видеть эти блюда, не то что есть. Хочется посидеть в одиночестве, а как назло, все родственники не мыслят беседу без застолья. И приходится сидеть вместе со всеми. В детстве нам очень это нравилось, то, что нам разрешают слушать "взрослые беседы", казалось почётным. Теперь мы понимаем куда больше, но нас по-прежнему воспринимают как детей; это всё ещё "взрослые беседы", и наше активное участие в них не подразумевается. А едим мы быстро, и нам быстро становится скучно, но уйти надолго нельзя, тем более обеим: это дурной тон, это показывает наше пренебрежение к родственникам. Тем более, брат так редко приезжает.
Потом дядя и тётя ушли, и мы остались беседовать с братом. Сестру, как обычно, попросили показать свои рисунки, я, как обычно, влезла с моими, биологическими, и болтала так долго, что Пятнистый несколько раз выразительно смотрел на часы: закругляйся, мол. А когда я их относила обратно в нашу комнату, подошла мама и сказала, что это было похоже на "театр одного актёра", и я же могу говорить на более общеупотребительные темы, и если бы брат вздумал рассказывать про математику и теорию струн, мне тоже быстро стало бы неинтересно. Это правда; более того, наверное, с моей стороны было бестактно так много говорить о вскрытиях вегетарианцу по убеждениям.
Я могу говорить на общие темы. Показать вышивки, медальку за стрельбу, определитель птичек - что угодно. Но почему-то именно та область, в которой я наиболее хороша и которая мне нравится, никому из окружающих меня людей неинтересна. Я могу даже вообще не говорить. Я могу мило улыбаться и спрашивать, как викторианская леди, потому что людям же интереснее говорить о себе, чем слушать о других, а на мой внутренний мир и вовсе всем плевать с выской колокольни. Я даже когда-то так делала. Больше не хочется, спасибо.
Я плакала. Не из-за того, что мне сказала мама (хотя она сегодня намекнула опять, что мы должны хорошо учиться, уехать за границу, зарабатывать там большие деньги и обеспечить родителям старость; да и папа заметил, что если бы я знала биоинформатику так же хорошо, как цитологию...). А из-за того, что поняла, сколько человек любят меня такой, какая я есть: от пяти в лучшем случае до трёх в худшем, и одна из них - моя сестра. Не знаю, много это или мало, но меня это расстроило. Есть много мест, где я могла бы чувствовать себя нужной и любимой, но всегда есть люди более яркие, инициативные, успешные, которые перетягивают одеяло на себя. И я сижу в месте, где мне могло бы быть хорошо, и думаю: "Зачем я здесь? Что я здесь делаю?".
Об этом даже сейчас грустно говорить.
Горжусь своим самообладанием: я не тёрла глаза, а, выплакав, умылась и совсем не казалась заплаканной. Во всяком случае, никто не обратил внимания. Ура!
Потом мы проводили брата до метро, и когда дошли, была уже четверть первого. Надеюсь, он успел доехать. По дороге он говорил только с родителями, а мы с сестрой шли немного впереди. Мы говорили друг с другом, и разобрались, наконец, в себе, извинились за все проблемы, которые назрели после окончания наших летних практик, когда у обеих была депрессия-не депрессия, но хандра уж точно. Это было хорошо.
Потом тоже было хорошо. Мама сказала спасибо за замороженный фарш не только мне, но и сестре, которая сделала половину этой работы, а мне сказала, что у меня сегодня были красиво уложены волосы. Это было очень здорово, но сейчас я опять загоняюсь: неужели я люблю маму только тогда, когда она что-то для меня делает? А когда наоборот, я что-то для неё делаю - я её не люблю? Ужасная мысль. Надеюсь, что это не так. Мало ли чем хочется забить свою голову в два часа ночи.
Сегодня вообще день несправедливых обвинений. То нас ругают за то, что мы не выкинули мусор, хотя мы честно это сделали, просто в процессе приготовления ужина набрался новый. То - за то, что мы не выкинули все цветы, оставшиеся после маминого дня рождения, хотя она сама звонила и просила оставить те,что ещё живы. То - за то, что мы слишком медленно готовим и гостям придётся ждать ужина (это Пятнистый любит панику нагонять), хотя мы всё более чем успели. То вот, за мороженое.
И вот, ужин готов. Я ненавижу готовить праздничный стол, потому что в процессе придумывания и своевременного воплощения меню выматываешься так, что уже не хочешь совершенно даже видеть эти блюда, не то что есть. Хочется посидеть в одиночестве, а как назло, все родственники не мыслят беседу без застолья. И приходится сидеть вместе со всеми. В детстве нам очень это нравилось, то, что нам разрешают слушать "взрослые беседы", казалось почётным. Теперь мы понимаем куда больше, но нас по-прежнему воспринимают как детей; это всё ещё "взрослые беседы", и наше активное участие в них не подразумевается. А едим мы быстро, и нам быстро становится скучно, но уйти надолго нельзя, тем более обеим: это дурной тон, это показывает наше пренебрежение к родственникам. Тем более, брат так редко приезжает.
Потом дядя и тётя ушли, и мы остались беседовать с братом. Сестру, как обычно, попросили показать свои рисунки, я, как обычно, влезла с моими, биологическими, и болтала так долго, что Пятнистый несколько раз выразительно смотрел на часы: закругляйся, мол. А когда я их относила обратно в нашу комнату, подошла мама и сказала, что это было похоже на "театр одного актёра", и я же могу говорить на более общеупотребительные темы, и если бы брат вздумал рассказывать про математику и теорию струн, мне тоже быстро стало бы неинтересно. Это правда; более того, наверное, с моей стороны было бестактно так много говорить о вскрытиях вегетарианцу по убеждениям.
Я могу говорить на общие темы. Показать вышивки, медальку за стрельбу, определитель птичек - что угодно. Но почему-то именно та область, в которой я наиболее хороша и которая мне нравится, никому из окружающих меня людей неинтересна. Я могу даже вообще не говорить. Я могу мило улыбаться и спрашивать, как викторианская леди, потому что людям же интереснее говорить о себе, чем слушать о других, а на мой внутренний мир и вовсе всем плевать с выской колокольни. Я даже когда-то так делала. Больше не хочется, спасибо.
Я плакала. Не из-за того, что мне сказала мама (хотя она сегодня намекнула опять, что мы должны хорошо учиться, уехать за границу, зарабатывать там большие деньги и обеспечить родителям старость; да и папа заметил, что если бы я знала биоинформатику так же хорошо, как цитологию...). А из-за того, что поняла, сколько человек любят меня такой, какая я есть: от пяти в лучшем случае до трёх в худшем, и одна из них - моя сестра. Не знаю, много это или мало, но меня это расстроило. Есть много мест, где я могла бы чувствовать себя нужной и любимой, но всегда есть люди более яркие, инициативные, успешные, которые перетягивают одеяло на себя. И я сижу в месте, где мне могло бы быть хорошо, и думаю: "Зачем я здесь? Что я здесь делаю?".
Об этом даже сейчас грустно говорить.
Горжусь своим самообладанием: я не тёрла глаза, а, выплакав, умылась и совсем не казалась заплаканной. Во всяком случае, никто не обратил внимания. Ура!
Потом мы проводили брата до метро, и когда дошли, была уже четверть первого. Надеюсь, он успел доехать. По дороге он говорил только с родителями, а мы с сестрой шли немного впереди. Мы говорили друг с другом, и разобрались, наконец, в себе, извинились за все проблемы, которые назрели после окончания наших летних практик, когда у обеих была депрессия-не депрессия, но хандра уж точно. Это было хорошо.
Потом тоже было хорошо. Мама сказала спасибо за замороженный фарш не только мне, но и сестре, которая сделала половину этой работы, а мне сказала, что у меня сегодня были красиво уложены волосы. Это было очень здорово, но сейчас я опять загоняюсь: неужели я люблю маму только тогда, когда она что-то для меня делает? А когда наоборот, я что-то для неё делаю - я её не люблю? Ужасная мысль. Надеюсь, что это не так. Мало ли чем хочется забить свою голову в два часа ночи.